Том 4. История западноевропейской литературы - Страница 188

188

Софи почти окончательно решилась, когда она слышит приближающиеся шаги своего мужа. Она прячет Балле, чтобы не сразу оказаться в слишком тяжелом для себя положении и подготовить дальнейшие шаги. Но Курвуазье появляется перед нею в совершенно неожиданном виде: он расстроен, почти убит. Он, который никогда не пил, тянется к водке, чтобы как-нибудь оглушить себя или поддержать свои падающие силы. Своему другу-жене он рассказывает ярко и драматично о заседании, только что имевшем место в Конвенте. На этом заседании Комитет общественного спасения потребовал ареста Дантона и его друзей. Рассказ Курвуазье очень художественен, но идет вполне по линии тэновского изображения Конвента и носит в себе, как мне кажется, элементы некоторой исторической клеветы. Во всяком случае, со слов Курвуазье можно заключить, что небольшая кучка, терроризировавшая всех фанатиков, приносит одну кровавую жертву за другой своему честолюбию и своему сектантству под видом спасения революции и что масса Конвента, превратившись в какое-то дрожащее стадо, всему этому потворствует и, под грозным взором СенЖюста или Робеспьера, прячет торопливо всякое, хотя бы невольно вырвавшееся, выражение протеста или возмущения. Именным голосованием Конвент единогласно осудил на смерть одного из величайших деятелей революции; и когда дело дошло до Курвуазье, он встал и вышел из Конвента, не говоря ни слова. Он воздержался, он не имел мужества прямо протестовать, но совесть не позволила ему присоединиться к преступлению. Один факт такого воздержания, прибавленный к целому ряду раньше проявлявшихся черточек колебания и сомнения, достаточен для того, чтобы навлечь на него подозрение, гнев, а может быть, и кару диктаторов. Вот почему в таком ужасном состоянии явился Жером Курвуазье в свой дом.

Софи успокаивает его. Она говорит ему о тех великих истинах, во имя которых они начали революцию, во имя которых они благословляли ее и служили ей и которые, по ее мнению, засияют над этими временными искажениями и затруднениями. Ее благородные, разумные и спокойные слова поднимают настроение Жерома, и тогда Софи решается сказать ему о присутствии в доме Балле. Жером полон радости, что Балле спасся. Но совсем иначе относится к нему Балле. Мужчины, оставшись наедине, ведут разговор серьезный и тяжелый. Балле, внутренне негодующий на Жерома, потому что он стоит поперек его дороги к страстно любимой женщине, подчеркивает свое презрение к его колебаниям и заявляет в конце концов, что как ни ненавидит он ужасного Робеспьера, он еще больше ненавидит тех, кто, не разделяя мнения Робеспьера, плетется за ним и своим малодушием фактически поддерживает кровавую власть террора.

На минуту кажется, что изменник Балле, страстной душой слепо преданный своим страстям как политическим, так и житейским, возвышается над слабым, двоедушным ученым. Но все это только подготовляет дальнейший ход драмы, где Ромен Роллан высказывается вполне именно устами Курвуазье.

Тогда вновь появляется Софи. Из нескольких взглядов, из нескольких слов Жером понимает создавшуюся ситуацию, он видит, что морально Балле отнял у него жену. Это потрясает его. С любовью своей жены Курвуазье соединил все лучшее в своей жизни, и, потеряв ее, он теряет половину смысла своего существования; другая половина разбита мучительно сложившейся политической ситуацией. Присутствие Балле в доме грозит к тому же колоссальной опасностью. Во-первых, оказывается, что старичок Байо, друг дома, цепляясь за остаток своих дней, шпионит за тем, что происходит в доме Курвуазье, и доносит высшим властям. Трудно допустить, чтобы он не донес сейчас же о приходе Балле. Во-вторых, поведение Курвуазье в Конвенте также может послужить поводом к обыску.

И действительно, на улице появляется патруль. Из дома в дом ходят люди во главе с комиссаром полиции и обыскивают. Жером приказывает Софи втолкнуть Балле в секретный шкаф, имеющийся в его спальне, где он скрывал некоторые книги и документы. Жером объясняет, что если это обычный обыск целого квартала, то Балле не будет найден, если же революционной полиции уже известно, что Балле в их доме, тогда, конечно, наивная хитрость со шкафом не спасет ни его, ни тех, кто оказал ему гостеприимство в эту крайнюю минуту опасности. Софи и Балле забывают все и обмениваются обещаниями во что бы то ни стало бороться за свою жизнь, во что бы то ни стало соединить свои жизни. Жером скрывает раздирающие его муки, сохраняет хладнокровие, старается спасти молодых людей. На всякий случай он раздает всем (и оставляет одну для себя) дозы моментально убивающего яда, полученного им от его друга, великого врача Кабаниса. Оставшись один, Жером решается во всяком случае умереть. Личная жизнь его разбита. Надо поступить согласно голосу совести, надо выступить прямо и открыто против искажения революционной идеи. Он вынимает рукопись, написанную им для разоблачения ложных идей Робеспьера, беспощадный памфлет против революционной власти, и кладет ее на стол, на видном месте. Появляется полиция, во главе с комиссаром Крапаром, который когда-то был изобличен Курвуазье в нечестности. Это одна из мелких лицемерных сошек революционной агентуры, человек мстительный, грубый, отвратительный.

Ромен Роллан ни на капельку не поднимается над традицией выставлять агентов революции именно такими.

Крапар ведет себя возмутительно по отношению к Софи, приказывает сыщице обыскать ее, употребляя при этом самые грязные выражения, но пока не находит ничего. Курвуазье обращает его внимание на компрометирующие документы, делая вид, что хочет схватить и спрятать их. Крапар коршуном бросается на документы, видит заглавие «Республика рабов» — и торжествует. Теперь Курвуазье погиб, Крапар уже собирается произвести арест. Но в эту минуту является Карно. Это великий Карно, это организатор побед революции, это самый спокойный и самый несомненный из гениев революции; это человек, умеющий ладить с Робеспьером и СенЖюстом, но вместе с тем и умеющий внушить им колоссальное уважение к своей организаторской мощи, человек, о котором остальные члены Комитета спасения знают, что без него они погибли бы.

188